Глава десятая. Штурм

[the-power-of-three]

Передвигаясь по сырому ходу Тауэра, Изабелла думала о братьях. Она знала их как превосходных воинов и почти совсем не знала как людей. Бывали ли они в местах, подобных этому? Чувствовали ли холод каждую проклятую секунду? Сжимались ли их сердца, когда в любом неясном шорохе слышалась поступь врага? Изабелла старалась быть им хорошей сестрой и достойной продолжательницей рода Хашбагунд. Она давно уже убила в себе страх перед опасностью и смертью, но битва, предстоящая ей очень скоро, должна стать особенной, и Изабелла трепетала. Такие сражения называют переломными. Вот только что переломит эта битва — судьбу? Или саму жизнь?
Факел задрожал в руке идущего впереди рыцаря. Человек полуобернулся к Изабелле, и ей показалось, что огонь прошелся по его лицу.
— Не отставайте, миледи.
Его звали Джон Доброе Сердце, и он всегда был с ней ласков. Молодая женщина улыбнулась и продолжила путь.
Ход вел вниз, потом поворачивал и круто забирал вверх, затем продолжался уводящими по спирали ступенями. Сколько их было? Сто пять или сто пятнадцать? Изабелла сбилась со счета. Один раз кто-то из ее людей не выдержал и слишком сильно взмахнул мечом, убирая паутину. Сталь проскрежетала по камню. С десяток пар недовольных глаз уставились на невольного нарушителя тишины.
— Можно громче, а то враги тебя не расслышали, — огрызнулся другой рыцарь.
«Они все на пределе», — поняла Изабелла. Скорее бы этот коридор закончился.
Ее желание исполнилось спустя несколько минут. Последние ступени привели отряд к массивной двери из грубо, но плотно сколоченных досок. Если ее не выбить с одного удара, время будет безнадежно упущено.
Граф Уорик переглянулся со своим братом, и они не сговариваясь бросились на дверь. Дерево треснуло и начало ломаться, а Золотые Рыцари охотно помогли. Они влетели во внутренний двор Тауэра, взметнув пыль из-под ног. Кто-то даже воспользовался этим и кинул гость сухой земли в лицо врагу, а Изабелла выхватила лук и наложила стрелу. Целиться не было необходимости: кругом были враги, и они были на одно лицо.
Она выпускала стрелу за стрелой, рассекая золотыми лучами мглу черных доспехов. Но тьма не рассеивалась. Противников даже как будто стало больше.
— Сколько же их? — это был скорее вопрос в пустоту, и лучница не ожидала, что ей ответят, но голос справа прорычал:
— Пятьдесят здесь, двадцать на стене, — Уорик. Похоже, он собрался в одиночку сдержать тех, кто на стене.
Подкрепление из шестерых Золотых Рыцарей прибыло как раз тогда, когда граф пригвоздил к настилу очередного противника. Напавшего на Уорика сзади Изабелла сама сняла выстрелом. Еще трое прислужников Равенны вынырнули из-за угла. Изабелла вынула меч, но раздавшийся скрежет был слишком сильным и тяжелым. Лучница отшатнулась и увидела над воротами своих людей. Решетка, скрежеща, плыла ввысь. «Мост! Они опускают мост!»
Впервые лязг металла показался Изабелле небесной музыкой.
***
Был поздний вечер, когда конница Хаммонда отделилась от общего войска, и тусклый рассвет — когда ушел отряд Уорика, но для Генриха все время разделилось на «до» и «после». Все, что происходило до битвы, было одинаково важно, но несло с собой неопределенность. Генрих побывал в слишком многих сражениях, он видел, как умирают друзья, и уже не мог позволить себе привязываться к кому-либо. Однако Изабелла и Охотник, с которыми его так быстро и внезапно свела судьба, стали ему роднее ближайших соратников.
Хаммонд, Уорик, Йорк и даже дядя — герцог Эксетер — были прежде всего людьми его отца. А Эрик и Изабелла — кажется, единственные видели в нем его самого, а не сына Генриха Четвертого. И именно их он отправил на самые опасные задания.
Неопределенность мучила и заставляла еще больше жаждать того, что будет после битвы — победы, освобождения, торжества справедливости. И когда Генрих вернет себе Англию, он уже не позволит ее отнять.
Как только вдали показался город — его город, — король снова услышал голос Равенны.
«Ты идешь на погибель, мой король. Многих твоих воинов ждет смерть, а остальных — кое-что похуже смерти».
«Они умрут не напрасно», — отвечал он, и Лондон впереди становился все темнее.
«Значит, вот какую цену ты готов заплатить за трон… Чем же ты лучше меня?»
«Тем, что мои люди идут за мной по собственной воле, а твои — рабы».
Равенна звонко рассмеялась, и Генрих, словно прямо перед собой, увидел ее в черном наряде из кожи и перьев, с черной короной на голове. Сегодня облик ведьмы полностью соответствовал ее имени.*
Рабы Равенны встретили войско Генриха у городских стен. Тяжелая конница вылилась на поле, как единый черный поток. Король вскинул голову и, обнажив меч, пустился вдоль шеренг.
— Братья! Враг думает, что мы слабы и не переживем этот день, а если и переживем, то падем на колени. Но разве это правда? Разве мы слабы?
Ответное «нет» разнеслось во все стороны.
— Разве мы можем жить на коленях?
— Нет! — голоса усилились, и эхо прокатилось по огромному полю.
— Разве мы потеряли надежду?
— Нет!!!
Генрих развернул коня. Его сердце вторило стуку копыт, а волнение сдавило горло с такой силой, что в глазах заплясали разноцветные точки. Но рука, державшая меч, не дрожала.
— Так пусть враги узнают, что мы им не рабы! И когда заря снова взойдет над этим миром, она осветит нашу победу! Вперед!
Две с половиной тысячи глоток разом взревели, и королю показалось, что этот звук сотряс земную твердь. Он поднял глаза к небу. Там была только ясная синь.
«О бог сражений, закали сердца! Солдат избавь от страха и лиши способности считать число врагов, их устрашающее».
Его учили сражаться честно и доблестно, отважно вести людей в бой и не сомневаться, потому что усомниться значит проиграть. Однако эта битва не была похожа ни на какую другую. Честь и доблесть не спасали при перевесе один к пяти, мужество трещало, как щит, а надежда держалась на тонком волоске.
Генрих вкладывал в удары силу и гнев, не считая ни раненых, ни убитых, но внезапно время будто замедлилось и все стихло.
Король повернул голову. На него несся рыцарь с пышным красным плюмажем на шлеме. «Главный» — мелькнуло в голове. Едва их мечи скрестились, Генрих понял, что перед ним достойный противник.
Сначала Генрих только оборонялся, изучая движения врага. Взгляд подмечал и гибкость тела, и уверенность ударов. Щит черного рыцаря имел длинный шип посередине, и при каждой попытке атаковать Генрих натыкался на него, как на второй клинок.
Доспехи короля были легче, скакун — подвижнее, и в этом поединке это спасло его дважды: когда черный рыцарь попытался обрушить на него меч и когда в щепки разбил его щит. Обломок щита попал прямо в глаз коню противника, отчего животное испуганно заржало и вздыбилось. Черный рыцарь потерял равновесие и в один миг оказался на земле. Король успел увидеть страх в его взгляде, прежде чем ударить. Жидкость из желудка обильно полилась на землю вперемешку с кровью, и Генрих прикончил черного рыцаря ударом в горло.
Небольшая передышка позволила королю оглядеться. На городской стене было заметно движение. Там шел бой, и за стенами, очевидно, тоже. Однако мост еще был поднят, а значит он и его люди — по-прежнему канатоходцы, балансирующие на грани победы и поражения.
Они бились уже несколько часов — три или четыре. Со смертью главаря конница подрастеряла свой азарт, и все же перевес был на ее стороне. Враги стали более осторожными и, к сожалению Генриха, более собранными. Четверо приблизились к нему одновременно и окружили. Он двинулся к самому крупному (в таких случаях Генрих всегда выбирал противников покрупнее), но тут его тряхнуло так, что он прикусил язык. Миг — и король упал с раненого коня. Он заметил копье, пронзившее животное насквозь. Черные рыцари обступили Генриха.
— Смотрите! С нами святой Джордж! — закричал кто-то. — Город наш!
Генрих воспользовался моментом и вскочил. Он не помнил, как расправился с тремя всадниками. Запомнил только четвертого, и то лишь потому, что нога несчастного запуталась в стремени и собственная лошадь умчала его тело через поле боя.
Король повернулся к Лондону. Строго говоря, он еще не был взят: мост только-только опустили, и войско Генриха, пешие и конные, начало понемногу сочиться внутрь. Там, в городе, битва продолжится, но на стене теперь развевается не черный флаг, а белый с красным крестом.
Никогда еще Генрих не видел ничего прекраснее.
***
— Возвращаемся, — буркнул Эрик, стерев с лезвия топора липкую слизь.
— Нет, нам нужно время.
Парень возражал бы убедительнее, но его тошнило, а пару часов назад он обмочился прямо на хвост чудовища.
— Не надо было брать тебя, — признал Эрик, а в ответ получил несчастный взгляд.
Уильям Черная Смерть напросился в его маленький отряд, а он возьми и прими его. Дурак! С чего-то Эрик решил, что крепкий парнишка с булавой, победитель турнира, будет полезен. И как-то забыл, что Уильяму всего шестнадцать. «Впрочем, теперь никому не дать меньше тридцати», — подумал Эрик, оглядев всех своих ребят.
К его удивлению, его поддержал Винсент.
— Король приказал вернуться сразу, когда закончим. Мы его люди и сделаем так, как велено. Уходим.
Винсент был самым старшим, примерно одного возраста с Эриком, но его знали лучше и слушались охотнее, чем новоиспеченного командира. Эрик и не возражал: лишь бы хорошо делали свое дело.
Отряд из четверых человек покинул зачарованный лес. Они лишились двоих, и теперь кони убитых поспешали в поводу, зато зачарованный лес потерял всех своих тварей, и колдовство разрушилось. «Лес как лес», — будут говорить путники сто лет спустя, когда ужасы правления Равенны станут легендами. И только потомки выживших в этом лесу будут знать правду.
Занялся рассвет, неприятный и бледный. Он распростер свои лучи над вершинами деревьев, и это напомнило Эрику последнее чудище.
— Демонический цветок, правда? — озвучил его мысль здоровяк по имени Лиам.
Эрик прикрыл глаза, соглашаясь. Демонический цветок имел форму солнца, но его лучи растекались смертоносной жижей. Прикасаясь к поверхности, она превращалась в слизь, а попадая на кожу человека, разъедала плоть до кости. В сражении с демоническим цветком отряд потерял Дика.
Гилберту повезло больше: огромный вепрь оторвал ему голову на втором часу пути по лесу. Это была быстрая смерть, но дальше само время закрутилось в каком-то сумасшедшем вихре, и воины не успевали понять, с кем сражаются. Часть сознания подсказывала слова: «вурдалак», «оборотень», «тролль». Отряд Эрика проливал кровь — свою и чужую, рубил все ядовитые цветы, которые встречал на пути, и воздух был полон запаха смерти…
Перевалив через холм, всадники оказались на равнине, где повсюду шел бой. По обилию тел на земле стало понятно, что он идет не час и не два. Вид был мрачный, но Охотника это только раззадорило. Его ноздри раздулись.
— Ну что, парни? Повеселимся напоследок?
Их было всего трое, но их ответный крик сотряс воздух.
Умереть за своего короля в битве, о которой будут слагать песни, — не это ли величайшая честь? И Эрик врезался в самую гущу боя.
Он считал — удары, поверженных врагов, минуты. Его топор опускался на щиты с изображением воронов, ветвистого дерева, дикобраза, трех скрещенных мечей под полумесяцем. Один раз Эрик даже отсек голову изображению пантеры, а под щитом оказался человек, на котором и шлема не было. Охотник рубанул по его носу, и бедняга упал, залитый кровью.
Кто-то однажды назвал прислужников Равенны черной безликой массой. Это была ложь. Вон у того, с отрубленным запястьем, на предплечье повязана ленточка. Дурацкая ленточка, наверняка подарок какой-нибудь дамы. А у мальчишки в десяти шагах — большие красивые глаза, вот только навсегда остановившиеся. А там, между двух павших лошадей, лежит сорок шестой убитый Охотником рыцарь. Эрик хорошо запомнил его: молодчик с завитушками на панцире и гривой кудрявых золотых волос — золотых, а не черных.
Когда пал девяностый, Эрик заметил неподалеку Генриха. Короля окружали враги. Они проткнули его коня и собирались сделать то же с ним самим. Из груди Эрика вырвался полу вздох, полу всхлип.
Откуда-то справа вынырнул Уильям. Он потерял свою булаву, но при нем были лук и стрелы. И он целился в черных рыцарей вокруг Генриха.
— Смотрите! С нами святой Джордж! — раздался чей-то голос. — Город наш!
К счастью, Генрих поднялся на ноги. Быстрыми и точными ударами он за несколько секунд справился с врагами. Лишь тут Эрик увидел, что Уильям продолжает целиться, и вовсе не в черных рыцарей.
— Ублюдок! — заревел Охотник. Он понесся на предателя во весь опор, и ярость клокотала в его груди.
Лезвие топора по самое древко вошло под ребра Уильяма. Перед смертью мальчишка даже успел прохрипеть: «За Равенну», но стрела уже была пущена.
Эрик в отчаянии обернулся. Стрела вонзилась в самое сердце воина, оказавшегося на ее пути.
Винсент, человек короля, исполнил свой долг. Он умер, защищая своего господина, и стрела предателя переломилась, когда Винсент упал на нее.
Взгляды Эрика и Генриха встретились.
***
Вокруг них было ледяное царство и вечный сумрак. Там тоже была битва, и они все сражались плечом к плечу: он, Генрих, рыжебородый здоровяк, черноволосая воительница, мужчина с раскосыми глазами и гибкий улыбчивый парень. Призрачный свет разливался по полю боя, выхватывая из сумрака то одного, то другого. Против них сражались иные враги — мощнее и страшнее черных рыцарей. Оружие было иным и даже имена, но двигались Эрик и Генрих так же. Их имена…
***
Сердце Эрика колотилось, и он едва переставлял ноги, но шел с присущим ему упрямством и смотрел только на Генриха. Король тоже шел к нему, забыв о битве вокруг.
— Кто ты? — спросил один из них. Эрик подумал, что он, но губы Генриха тоже двигались.
Охотник сделал еще шаг — и воспоминания пронзили его.

* Английское слово «raven» значит ворон.